новогородцы не усомнились принять Димитрия Шемяку, величаясь достоинством покровителей знаменитого изгнанника и надеясь чрез то иметь более средств к обузданию Василия в замыслах его самовластия; не хотели помогать Димитрию, однако ж не мешали ему явно готовиться к неприятельским действиям против Великого Князя и собирать воинов, с коими он чрез несколько месяцев взял Устюг. Шемяка мыслил завоевать северный край Московских владений, хотел приобрести любовь жителей и для того не касался собственности частных людей, довольствуясь единственно их присягою; но те, которые не соглашались изменить Великому Князю, были осуждены на смерть: бесчеловечный Шемяка навязывал им камни на шею и топил сих добродетельных граждан в Сухоне. Не теряя времени, он пошел к Вологде, чтобы открыть себе путь в Галицкую землю; но не мог завладеть ни одним городом и возвратился в Устюг, где Великий Князь: около двух лет оставлял его в покое.
В сие время Татары занимали Василия. Казань уже начала быть опасною для Московских владений: в ней царствовал Мамутек, сын Махметов, злодейски умертвив отца и брата. В 1446 году 700 Татар Мамутековой дружины осаждали Устюг и взяли окуп с города мехами, но, возвращаясь, потонули в реке Ветлуге. Отрок Великокняжеский, десятилетний Иоанн Васильевич, чрез два года ходил с полками для отражения Казанцев от Муромских и Владимирских пределов. Другие шайки хищников Ординских грабили близ Ельца и даже в Московской области: Царевич Касим, верный друг Василиев, разбил их в окрестностях Похры и Битюга. [1451 г.] Гораздо более страха и вреда претерпела наша столица от Царевича Мазовши: отец его, Седи-Ахмет, Хан Синей, или Ногайской Орды, требовал дани от Василия и хотел принудить его к тому оружием. Великий Князь шел встретить Царевича в поле; но сведав, что Татары уже близко и весьма многочисленны, возвратился в столицу, приказав Князю Звенигородскому не пускать их через Оку. Сей малодушный Воевода, объятый страхом, бежал со всеми полками и дал неприятелю путь свободный; а Василий, вверив защиту Москвы Ионе Митрополиту, матери своей Софии, сыну Юрию и Боярам – супругу же с меньшими детьми отпустив в Углич – рассудил за благо удалиться к берегам Волги, чтобы ждать там городских Воевод с дружинами.
Скоро явились Татары, зажгли посады и начали приступ. Время было сухое, жаркое; ветер нес густые облака дыма прямо на Кремль, где воины, осыпаемые искрами, пылающими головнями, задыхались и не могли ничего видеть, до самого того времени, как посады обратились в пепел, огонь угас и воздух прояснился. Тогда Москвитяне сделали вылазку; бились с Татарами до ночи и принудили их отступить. Несмотря на усталость, никто не мыслил отдыхать в Кремле: ждали нового приступа; готовили на стенах пушки, самострелы, пищали. Рассветало; восходит солнце, и Москвитяне не видят неприятеля: все тихо и спокойно. Посылают лазутчиков к стану Мазовшину: и там нет никого; стоят одни телеги, наполненные железными и медными вещами: поле усеяно оружием и разбросанными товарами. Неприятель ушел ночью, взяв с собою единственно легкие повозки, а все тяжелое оставив в добычу осажденным. Татары, по сказанию Летописцев, услышав вдали необыкновенный шум, вообразили, что Великий Князь идет на них с сильным войском, и без памяти устремились в бегство. Сия весть радостно изумила Москвитян. Великая Княгиня София отправила гонца к Василию, который уже перевозился за Волгу, близ устья Дубны. Он спешил в столицу, прямо в храм Богоматери, к ее славной Владимирской иконе; с умилением славил Небо и сию заступницу Москвы; облобызав гроб чудотворца Петра и приняв благословение от Митрополита Ионы, нежно обнял мать, сына, Бояр, велел вести себя на пепелище, утешал граждан, лишенных крова; говорил им: «Бог наказал вас за мои грехи: не унывайте. Да исчезнут следы опустошения! Новые жилища да явятся на месте пепла! Буду вашим отцом; даю вам льготу; не пожалею казны для бедных». Народ, утешенный сожалением и милостию Государя, почил (как сказано в летописи) от минувшего зла, и где за день господствовал неописанный ужас, там представилось зрелище веселого праздника. Василий обедал с своим семейством, Митрополитом, людьми знатнейшими: граждане, не имея домов, угощали друг друга на стогнах и на кучах обгорелого леса.
[1452 г.] Видя снова мир и тишину в Великом Княжении, Василий не хотел долее терпеть Шемякина господства в Устюге: немало времени готовился к походу; наконец выступил из Москвы: сам остановился в Галиче, а сына своего, Иоанна, с Князьями Боровским, Оболенским, Феодором Басенком и с Царевичем Ягупом (братом Касимовым) послал разными путями к берегам Сухоны. Шемяка, по-видимому, не ожидал сего нападения: не дерзнул противиться, оставил в Устюге Наместника и бежал далее в северные пределы Двины; но и там, гонимый отрядами Великокняжескими, не нашел безопасности: бегал из места в место и едва мог пробраться в Новгород: Воеводы Московские не щадили нигде друзей сего Князя: лишали их имения, вольности и, посадив Наместников Василиевых в области Устюжской, возвратились к Государю с добычею. Но еще Шемяка был жив и в непримиримой злобе своей искал новых способов мести: смерть его казалась нужною для Государственной безопасности: ему дали яду, от коего он скоропостижно умер. Виновник дела, столь противного Вере и законам нравственности, остался неизвестным. новогородцы погребли Шемяку с честию в монастыре Юрьевском. Подьячий, именем Беда, прискакал в Москву с вестию о кончине сего жестокого Василиева недруга и был пожалован в Дьяки. Великий Князь изъявил нескромную радость.