Полная история государства Российского в одном том - Страница 411

411

[1548–1550 гг.] Во-первых, обуздали мятежную чернь, которая на третий день по убиении Глинского явилась шумною толпою в Воробьеве, окружила дворец и кричала, чтобы Государь выдал ей свою бабку, Княгиню Анну, и сына ее Михайла. Иоанн велел стрелять в бунтовщиков: толпу рассеяли; схватили и казнили некоторых; многие ушли; другие падали на колена и винились. Порядок восстановился. Тогда Государь изъявил попечительность отца о бедных: взяли меры, чтобы никто из них не остался без крова и хлеба.

Во-вторых, истинные виновники бунта, подстрекатели черни, Князь Скопин-Шуйский с клевретами обманулись, если имели надежду, свергнув Глинских, овладеть Царем. Хотя Иоанн пощадил их, из уважения ли к своему Духовнику и к дяде Царицы, или за недостатком ясных улик, или предав одному суду Божию такое дело, которое несмотря на беззаконие способов, удовлетворяло общей справедливой ненависти к Глинским: но мятежное господство Бояр рушилось совершенно, уступив место единовластию Царскому, чуждому тиранства и прихотей. Чтобы торжественным действием Веры утвердить благословенную перемену в правлении и в своем сердце, Государь на несколько дней уединился для поста и молитвы; созвал святителей, умиленно каялся в грехах и, разрешенный, успокоенный ими в совести, причастился Святых Таин. Юное, пылкое сердце его хотело открыть себя пред лицом России: он велел, чтобы из всех городов прислали в Москву людей избранных, всякого чина или состояния, для важного дела государственного. Они собралися – и в день Воскресный, после Обедни, Царь вышел из Кремля с Духовенством, с крестами, с Боярами, с дружиною воинскою на лобное место, где народ стоял в глубоком молчании. Отслужили молебен. Иоанн обратился к Митрополиту и сказал: «Святый Владыко! знаю усердие твое ко благу и любовь к отечеству: будь же мне поборником в моих благих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери; а Вельможи не радели о мне: хотели быть самовластными; моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ – и никто не претил им. В жалком детстве своем я казался глухим и немым: не внимал стенанию бедных, и не было обличения в устах моих! Вы, вы делали что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! А выждите суда небесного!»… Тут Государь поклонился на все стороны и продолжал: «Люди Божии и нам Богом дарованные! молю вашу Веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию Христианскою. Отныне я судия ваш и защитник». В сей великий день, когда Россия в лице своих поверенных присутствовала на лобном месте, с благоговением внимая искреннему обету юного Венценосца жить для ее счастья, Иоанн в восторге великодушия объявил искреннее прощение виновным Боярам; хотел, чтобы Митрополит и Святители также их простили именем судии Небесного; хотел, чтобы все россияне братски обнялися между собою; чтобы все жалобы и тяжбы прекратились миром до назначенного им срока. – В тот же день он поручил Адашеву принимать челобитные от бедных, сирот, обиженных и сказал ему торжественно: «Алексий! ты не знатен и не богат, но добродетелен. Ставлю тебя на место высокое не по твоему желанию, но в помощь душей моей, которая стремится к таким людям, да утолите ее скорбь о несчастных, коих судьба мне вверена Богом! Не бойся ни сильных, ни славных, когда они, похитив честь, беззаконствуют. Да не обманут тебя и ложные слезы бедного, когда он в зависти клевещет на богатого! Все рачительно испытывай и доноси мне истину, страшася единственно суда Божия». Народ плакал от умиления вместе с юным своим Царем.

Царь Иоанн IV и Сильвестр

Царь говорил и действовал, опираясь на чету избранных, Сильвестра и Адашева, которые приняли в священный союз свой не только благоразумного Митрополита, но и всех мужей добродетельных, опытных, в маститой старости еще усердных к отечеству и прежде отгоняемых от трона, где ветреная юность не терпела их угрюмого вида. Ласкатели и шуты онемели при Дворе; в Думе заграждались уста наветникам и кознодеям, а правда могла быть откровенною. Несмотря па доверенность, которую Иоанн имел к Совету, он сам входил и в государственные и в важнейшие судные дела, чтобы исполнить обет, данный им Богу и России. Везде народ благословил усердие правительства к добру общему, везде сменяли недостойных Властителей: наказывали презрением или темницею, по без излишней строгости; хотели ознаменовать счастливую государственную перемену не жестокою казнию худых старых чиновников, а лучшим избранием новых, как бы объявляя тем народу, что злоупотребления частной власти бывают обыкновенным неминуемым следствием усыпления или разврата в главном начальстве: где оно терпит грабеж, там грабители почти невинны, пользуясь дозволяемым. Только в одних самодержавных Государствах видим сии легкие, быстрые переходы от зла к добру: ибо все зависит от воли Самодержца, который, подобно искусному механику, движением перста дает ход громадам, вращает махину неизмеримую и влечет ею миллионы ко благу или бедствию.

Вообще мудрая умеренность, человеколюбие, дух кротости и мира сделались правилом для Царской власти. Весьма немногие из прежних Царедворцев – и самые злейшие были удалены; других обуздали или исправили, как пишут. Духовник Иоаннов, Протоиерей Феодор, один из главных виновников бывшего мятежа, терзаемый совестию, заключился в монастыре. В Думу поступили новые Бояре: дядя Царицы, Захарьин, Хабаров (верный друг несчастного Ивана Бельского), Князья Куракин-Булгаков, Данило Пронский и Дмитрий Палецкий, коего дочь, Княжна Иулиания, удостоилась тогда чести быть супругою шестнадцатилетнего брата Государева, Князя Юрия Васильевича. Отняв у ненавистного Михайла Глинского знатный сан конюшего, оставили ему Боярство, поместья и свободу жить, где хочет; но сей Вельможа, устрашенный судьбою брата, вместе с другом своим, Князем Турунтаем-Пронским, бежал в Литву. За ними гнался Князь Петр Шуйский: видя, что им нельзя уйти, они возвратились в Москву и, взятые под стражу, клялися, что ехали не в Литву, а на богомолье в Оковец. Несчастных уличили во лжи, но милостиво простили, извинив бегство их страхом. – В самом семействе государском, где прежде обитали холодность, недоверие, зависть, вражда, Россия увидела мир и тишину искренней любви. Узнав счастие добродетели, Иоанн еще более узнал цену супруги добродетельной: утверждаемый прелестною Анастасиею во всех благих мыслях и чувствах, он был и добрым Царем и добрым родственником: женив Князя Юрия Василиевича, избрал супругу и для Князя Владимира Андреевича, девицу Евдокию, из рода Нагих; жил с первым в одном дворце; ласкал, чтил обоих; присоединяя имена их к своему в государственных указах, писал: «Мы уложили с братьями и с Боярами».

411