Полная история государства Российского в одном том - Страница 538

538

Восстановлением Терской крепости и присвоением Грузии досаждая Султану, мы еще более возбуждали его негодование дружбою с Персиею. Известив Феодора о своих мнимых победах над Турками, шах Годабенд (или Худабендей) предложил ему изгнать Турков из Баки и Дербента, обязываясь уступить нам в вечное владение сии издавна Персидские города, если и сам возьмет их. Чтобы заключить союз на таком условии, Феодор послал к Шаху (в 1588 году) Вворянина Васильчикова, который нашел Годабенда уже в темнице: воцарился сын его, Мирза Аббас, свергнув отца. Но сия перемена не нарушила доброго согласия между Россиею и Персиею. Новый Шах, с великою честию приняв в Казбине сановника Феодорова, послал двух Вельмож, Бутакбека и Андибея, в Москву, объявить Царю, что уступает нам не только Дербент с Бакою, но и Таврис и всю Ширванскую землю, если нашим усердным содействием Турки будут вытеснены оттуда; что Султан предлагал ему мир, желая выдать дочь свою за его племянника, но что он (Аббас) не хочет и слышать о сем, в надежде на союз России и Венценосца Испанского, коего Посол находился тогда в Персии. Особенно представленные Годунову, Вельможи Шаховы сказали ему: «Если Государи наши будут в искренней любви и дружбе, то чего не сделают общими силами? Мало выгнать Турков из Персидских владений: можно завоевать и Константинополь. Но такие великие дела совершаются людьми ума великого: какая для тебя слава, муж знаменитый и достоинствами и милостию Царскою, если твоими мудрыми советами избавится мир от насилия Оттоманов!» Им ответствовали, что мы уже действуем против Амурата; что войско наше на Тереке и заграждает путь Султанскому от Черного моря к Персидским владениям; что другое, еще сильнейшее, в Астрахани; что Амурат велел было своим Пашам идти к морю Каспийскому, но удержал их, сведав о новых Российских твердынях в сих местах опасных, о соединении всех Князей Черкесских и Ногайских, готовых под Московскими знаменами устремиться на Турков. С сим отпустили Послов, сказав, что наши выедут вслед за ними к шаху; но они еще не успели выехать, когда узнали в Москве о мире Аббаса с султаном.

Так действовала внешняя, и мирная и честолюбивая политика России в течение первых лет Феодорова Царствования или Годунова владычества, не без хитрости и не без успеха, более осторожно, нежели смело, – грозя и маня, обещая, и не всегда искренно. Мы не шли на войну, но к ней готовились, везде укрепляясь, везде усиливая рать: желая как бы невидимо присутствовать в ее станах, Феодор учредил общие смотры, избирая для того воинских Царедворцев, способных, опытных, которые ездили из полку в полк, чтобы видеть исправность каждого, оружие, людей, устройство, и доносить Государю. Воеводы, неуступчивые между собою в зловредных спорах о родовом старейшинстве, без прекословия отдавали себя на суд Дворянам, Стольникам, Детям Боярским, представлявшим лицо Государево в сих смотрах.

Внутри Царства все было спокойно. Правительство занималось новою описью людей и земель пашенных, уравнением налогов, населением пустынь, строением городов. В 1584 году Московские Воеводы, Нащокин и Волохов, основали на берегу Двины город Архангельск, близ того места, где стоял монастырь сего имени и двор купцев Английских. Астрахань, угрожаемую Султаном и столь важную для наших торговых и государственных дел с Востоком, для обуздания Ногаев, Черкесских и всех соседственных с ними Князей, укрепили каменными стенами. В Москве, вокруг Большого Посада, заложили (в 1586 году) Белый, или Царев город, начав от Тверских ворот (строителем оного назван в летописи Русский художник Конон Федоров), а в Кремле многие палаты: Денежный Двор, Приказы Посольский и Поместный, Большой Приход или Казначейство, и дворец Казанский. Упомянем здесь также о начале нынешнего Уральска. Около 1584 года шесть или семь сот Волжских Козаков выбрали себе жилище на берегах Яика, в местах привольных для рыбной ловли; окружили его земляными укреплениями, и сделались ужасом Ногаев, в особенности Князя Уруса, Измаилова сына, который непрестанно жаловался Царю на их разбои и коему Царь всегда ответствовал, что они беглецы, бродяги, и живут там самовольно; но Урус не верил и писал к нему: «Город столь значительный может ли существовать без твоего ведома? Некоторые из сих грабителей, взятые нами в плен, именуют себя людьми Царскими». Заметим, что тогдашнее время было самым цветущим в истории наших Донских или Волжских Козаков-витязей. От Азова до Искера гремела слава их удальства, раздражая Султана, грозя Хану, смиряя Ногаев, утверждая власть Московских Венценосцев над севером Азии.

А. М. Васнецов. Царская площадка и Красное крыльцо Грановитой палаты в Кремл

В сих обстоятельствах, благоприятных для величия и целости России, когда все доказывало ум и деятельность правительства, то есть Годунова, он был предметом ненависти и злых умыслов, несмотря на все его уловки в искусстве обольщать людей. Сносясь от лица своего с Монархами Азии и Европы, меняясь дарами с ними, торжественно принимая их Послов у себя в доме, высокомерный Борис желал казаться скромным: для того уступал первые места в Совете иным старейшим Вельможам; но, сидя в нем на четвертом месте, одним словом, одним взором и движением перста заграждал уста противоречию. Вымышлял отличия, знаки Царской милости, чтобы пленять суетность Бояр, и для того ввел в обыкновение званые обеды, для мужей Думных, во внутренних комнатах дворца, где Феодор угощал вместе и Годуновых и Шуйских, иногда не приглашая Бориса: хитрость бесполезная! Кого Великий Боярин приглашал в сии дни к своему обеду, тому завидовали гости Царские. Все знали, что Правитель оставляет Феодору единственно имя Царя – и не только многие из первых людей государственных, но и граждане столицы изъявляли вообще нелюбовь к Борису. Господство беспредельное в самом достойном Вельможе бывает противно народу. Адашев имел некогда власть над сердцем Иоанновым и судьбою России, но стоял смиренно за Монархом умным, пылким, деятельным, как бы исчезая в его славе: Годунов самовластвовал явно и величался пред троном, закрывая своим надмением слабую тень Венценосца. Жалели о ничтожности Феодоровой и видели в Годунове хищника прав Царских; помнили в нем Четово Могольское племя и стыдились унижения Рюриковых державных наследников. Льстецов его слушали холодно, неприятелей со вниманием, и легко верили им, что зять Малютин, временщик Иоаннов, есть тиран, хотя еще и робкий! Самыми общественными благодеяниями, самыми счастливыми успехами своего правления он усиливал зависть, острил ее жало и готовил для себя бедственную необходимость действовать ужасом; но еще старался удалить сию необходимость: для того хотел мира с Шуйскими, которые, имея друзей в Думе и приверженников в народе, особенно между людьми торговыми, не преставали враждовать Годунову, даже открыто. Первосвятитель Дионисий взялся быть миротворцем: свел врагов в своих палатах Кремлевских, говорил именем отечества и Веры; тронул, убедил – так казалось – и Борис с видом умиления подал руку Шуйским: они клялися жить в любви братской, искренно доброхотствовать друг другу, вместе радеть о государстве – и Князь Иван Петрович Шуйский с лицом веселым вышел от Митрополита на площадь к Грановитой палате известить любопытный народ о сем счастливом мире: доказательство, какое живое участие принимали тогда граждане в делах общественных, уже имев время отдохнуть после Грозного. Все слушали любимого, уважаемого Героя Псковского в тишине безмолвия; но два купца, выступив из толпы, сказали: «Князь Иван Петрович! вы миритесь нашими головами: и нам и вам будет гибель от Бориса!» Сих двух купцев в ту же ночь взяли и сослали в неизвестное место, по указу Годунова, который, желав миром обезоружить Шуйских, скоро увидел, что они, не уступая ему в лукавстве, под личиною мнимого нового дружества оставались его лютыми врагами, действуя заодно с иным, важным и дотоле тайным неприятелем Великого боярина.

538